Сан Микеле – Остров Мёртвых. Не Васильевский вовсе, куда Бродский так и «не пришёл умирать».  А вообще: это всё-таки такое полувозвращение среди русских могил Стравинского и Дягилева, в любимой Венеции.

Эля Вайль, вдова Петра Вайля, друг семьи Иосифа Бродского: «Мне так кажется, что именно это место напоминало Бродскому о Ленинграде, о Петербурге».

Тогда, в 1996-ом, мир второй раз прощался с русским поэтом и американским эссеистом, и только эта маленькая девочка в белом – не как у всех – платье, с небольшим букетиком, навсегда расставалась с отцом.

Сегодня, в юбилей Иосифа Бродского, дочь поэта Анна Александра Мария Бродская согласилась завершить эмигрантское путешествие своего неизвестного для неё отца. Он вернулась на его Родину, в Санкт-Петербург, вместо него.

Анна Александра Мария Бродская, дочь Иосифа Бродского: «Мне нравится Петербург. До этого не было возможности побывать здесь раньше. Успела уже что-то посмотреть, увидела Невский, он напомнил мне Милан, много итальянской архитектуры».

Это будет её первое интервью после долгого молчания. С ней и у нас есть кое-что общее. Для нас он тоже Бродский, которого знали НЕ МЫ. Joseph Brodsky.

Роман Каплан, литературовед, переводчик, владелец ресторана «Русский самовар»: «Любил говорить по фене. И кричать, матом ругался. И мы, наравне с высоким штилем, владели низким».

Его можно было слушать бесконечно, но язык его, и правда, был порой не поэтический: он вовсе не уехал из страны, а – на тогдашнем сленге – «совершил отвал». Границу пересёк в аэропорту Вены – города, в котором впервые оказался среди невиданного изобилия. Думая вовсе не о свободе, «хотя о ней, конечно, тоже». Оказавшись здесь, на венских улицах, Бродский разглядывал магазины. Его поражала «царящая в витринах теснота». И в этот момент его мысли занимали «наши женщины», «вот бы они растерялись, увидев все эти шмотки». В то время он и сам был тем ещё «шмотошником», примерял на себя всё, что находил модным.

Эля Вайль, вдова Петра Вайля, друг семьи Иосифа Бродского: «В одну из встреч он рассказывает, как тяжело было одеваться в Ленинграде в начале 60-х, если ты не фарцовщик и не ходишь по комиссионным. Ну, вот это тогда были модные воротнички на двух пуговках. И я смотрю на него: Иосиф, ну, вам-то зачем? Вы бы могли читать стихотворения, и все бы раскрывали рот! Он говорит, ну, как это? Чтобы девушки давали!»

Эля Вайль вместе со своим мужем Петром Вайлем – известным журналистом, писателем и радиоведущим – входили в круг близких друзей поэта, которыми он оброс за годы жизни и работы в Америке. Здесь же он стал «профессором Бродским», облачаясь уже в типичные по статусу пиджаки и свитера.

Уильям Вордсворт, профессор Колумбийского университета, ученик Иосифа Бродского: «Представьте, здесь сидели студенты и внезапно наш – как мы его называли – «паровоз» входил в комнату. Со своим нескончаемым кофе и неугасающей сигаретой. Он проходил сюда и садился, начиная  лекцию с какой-нибудь нелепой фразы – «Вы не поверите, что произошло со мной!»

Билл Вордсворт, будь всё по-прежнему, сегодня был бы у Бродского в начальниках. Бывший ученик «русского поэта» работает теперь в администрации Колумбийского университета, где преподавал Иосиф Александрович. Сразу сделался его любимчиком, пройдя тест на знание английской поэзии из знаменитого «списка Бродского».

Уильям Вордсворт, профессор Колумбийского университета, ученик Иосифа Бродского: «Джозеф заставлял нас запоминать сотни строк поэзии в неделю. Американские профессора этого и в помине не требуют. Это оооочень старомодно. Для тех, кто не привык к такому стилю преподавания, особенно было трудно. Но я считаю, это было полезно – запоминать поэзию. Особенно ту, которую он сам любил».

Впервые список, рекомендованный к прочтению Бродским, опубликовала его студентка Моника Патридж.

Моника Патридж, ученица Иосифа Бродского: «Вот это тот самый список, он написал его на печатной машинке. Он всегда был весьма требовательным и не понимал, как можно вести интеллигентный разговор, не прочитав все эти книги. И тогда я думала – ух-ты ж, если я прочитаю всё это, то смогу вести с Бродским разговор на равных. Но, если честно, я до сих пор не прочитала всё это до конца».

Везде – не только в схожей с Ленинградом Венеции, а и здесь, в Нью-Йорке, он искал отголоски Родины…

Анн Шелберг, распорядитель литературного наследия Иосифа Бродского: «Когда я первый раз увидела Неву в Санкт-Петербурге, я поняла, почему Джозефу нравилось жить здесь, около реки. И бывать здесь».

Анн Шелберг называют душеприказчицей Бродского: в её распоряжении все архивы, неизданные произведения, личные документы – все огромное наследство, которым она распоряжается, исходя из завещания поэта, вместе с вдовой Марией Соццани. И до сих пор Анн согласна и с ним, и с его семьей, что личная жизнь на ближайшие десятилетия должна быть недоступна для широкого читателя.

Анн Шелберг, распорядитель литературного наследия Иосифа Бродского: «На самом деле он не был таким уж скрытным относительно своей личной жизни. Просто многие авторы хотят, чтобы их биографии были описанием их мысли, а не записью интимных подробностей. Я думаю, что Джозеф хотел сохранить свою частную жизнь закрытой, чтобы люди больше обращались к его творчеству. Мы живём во времена, когда к писателям относятся, как к знаменитостям. И я не думаю, что это правильно. Тем более, Джозеф был чаще одиночкой по натуре».

За несколько лет пребывания в США, после Нобелевской премии по литературе и присуждения звания американского поэта-лауреата – первого иностранца в Академии, Бродский, конечно, стал уже международной личностью. Но всё же с привычками из прошлого: внутри оставался немного советским гражданином, пусть и без советского гражданства. Чаще всех это подмечал Эндрю Блейн, у которого Иосиф Бродский снимал свою «манхэттенскую квартиру».

Эндрю Блейн, друг Иосифа Бродского: «Он был другом моим и постояльцем. Я ему всегда говорил: одна вещь советская в тебе осталась – ты не любишь платить за квартиру. Бродский часто задерживал оплату. Когда кто-то приезжает в эту страну, он американизируется. Но не забывает свою родную культуру и хранит свой «бэкграунд» с Родины».

Еще одна бывшая квартира Бродского в Бруклине стала последним американским домом поэта. Отсюда он уже отправился в вечность – сначала на нью-йоркское кладбище, затем – по волнам венецианской лагуны. На Остров Мёртвых.

Перезахоронение Бродского в Венеции иногда связывают с возвращением поэта, пусть не на Родину, но всё ближе к ней. Объяснение отыскали в его шуточном стихотворении: «…понеже свой континент и черви те же».

Но, конечно, главный его островок Родины был в знаменитом «Русском самоваре», куда «приходил с кем-то, но чаще один».

Роман Каплан, литературовед, переводчик, владелец ресторана «Русский самовар»: «Всё на столе стоит, что он любил. Пельмени-фурмени, холодец, селёдочка, иногда шашлык».

Для него здесь был не просто ресторан, но центр русской культуры, который Бродский спас от разорения, частично потратив «Нобелевскую премию» на выкуп заведения.

Роман Каплан, литературовед, переводчик, владелец ресторана «Русский самовар»: «И люди поражаются, что поэт, великий поэт вдруг становится владельцем ресторана. И, если я знал, что он придёт, звонил, то я, естественно, оставлял ему это место. Если он приходил с Мишей Барышниковым, то никто его не узнавал. Узнавали все Мишу Барышникова, а то, что сидит с ним рядом Бродский, его в лицо не узнавали. Меня это всегда удивляло».

Здесь он проводил время в компании других, таких же как он, русских эмигрантов. После рюмки-другой облокачивался на рояль и пел. И можно было бы предположить, что где-где, а на этой кухне он мог вести и антисоветские разговоры, и политические дискуссии, но к ним он, как бы это ни было странно после всего, что сотворила с ним советская власть, интереса не питал: они обошлись без него, он обошёлся без них и не придавал этому большего значения.

Иосиф Бродский: «Ибо каждому писателю нужно какое-то отстранение, чтобы его письменный стол стоял вовне».

Эля Вайль, вдова Петра Вайля, друг семьи Иосифа Бродского: «Самая важная черта для Бродского – это ощущение полной внутренней свободы. И это, как бы ты сам ни относился к жизни, было очень большим примером».

В личных архивах Эли Вайль – семейные фотографии Бродского, которые ранее нигде не публиковались. За несколько лет до смерти она видела его счастливым мужем, отцом и зятем.

Эля Вайль, вдова Петра Вайля, друг семьи Иосифа Бродского: «Жена, тёща, мы и счастливый Бродский с обожаемой дочкой, которую он безумно любит, ей 2,5 года».

Уильям Вордсворт, профессор Колумбийского университета, ученик Иосифа Бродского: «Это его позднее стихотворение, написанное за год или два до смерти:

«К моей дочери»

И сквозь поволоку

пыли и лака, через поры трещин

я буду с нежностью, нехарактерной вещи,

смотреть на то, как ты в своём расцвете,

двадцатилетняя, проводишь здесь свой вечер.

Ты, в общем, помни, что я буду рядом».

Анна Александра Мария Бродская, дочь Иосифа Бродского: « Мы ничего не знаем о жизни после смерти. Я часто думаю об отце. Иногда он мне снится. Да, я писала отцу письмо, когда была маленькая, на небо. Но я была очень маленькая, не помню себя в то время, мне мама рассказывала об этом. Мы прикрепляли мои письма к воздушному шарику. Я писала, что не чувствую себя одиноко, ассоциировала отца с дождём, я писала ему, что он может падать на землю, а я буду стоять под зонтом».

Через года вместо него в Петербург приехала дочь, для которой он тоже Джозеф Бродски, а он не прошёл и дождём в тот день.

Она впервые на Родине своего известного для всего мира и – совсем неизвестного для неё самой поэта и папы. Дома её называли просто Нюша, её полное имя: Анна Александра Мария. В честь Ахматовой, а также отца и матери Бродского, к которым не смог приехать – не пустили даже на похороны. Сегодня ей чуть больше 20, она прилетела в Северную Венецию из Лондона, чтобы лучше познакомиться с городом, в котором родился и вырос её отец…

Анна Александра Мария Бродская, дочь Иосифа Бродского: «На самом деле я не очень много читала своего отца. Многое знаю от мамы, которая много рассказывала о его творчестве. Сейчас я пытаюсь наверстывать упущенное, но пока не могу понять всю полноту того, о чём он писал. У меня почти нет никаких воспоминаний, о чём можно было бы рассказать. Но одно из впечатлений детства, что он был очень тёплый, в буквальном смысле, когда мы лежали рядом».

Доживи Бродский до этого своего юбилея, он бы нянчился уже со своей внучкой: дочке Анны Александры Марии 2,5 года, ровно столько же ей самой было, когда папа-поэт умер.

А ещё она тоже пишет стихи, пока – исключительно о любви.

Анна Александра Мария Бродская, дочь Иосифа Бродского:

«Вернись ко мне, мой принц,

Под выдуманным предлогом

Не оставайся в этом тёмном месте так надолго,

Фантастически душевный воин

Настоящий колонист-переселенец,

Дай любви сделать должное».

В память об отце обещает когда-нибудь выучить русский язык, который забросила в детстве. А пока с творчеством отца знакомится по произведениям, написанным на английском – им он научился владеть даже лучше носителей. Самое заметное среди них, конечно, WaterMark, или, в русском варианте, «Набережная неисцелимых» – во многом автобиографичное издание, посвященное Венеции, в которую Бродский приезжал каждую зиму. Книга с его пророческой подписью есть и в библиотеке Эли Вайль: «от неисцелимого Иосифа».

Это средневековое название набережной не найти на картах Венеции и сегодня. Но место вовсе не вымышленное поэтом. Здесь есть и напоминание о том, кто его воспел. И даты, которые неизменно указывают, что поэт слишком рано не сумел исцелиться. Перенеся несколько инфарктов, он часто и охотно хоронил себя в своих, как сам говорил, «стишках». И, по собственному замечанию, всё-таки прожил долгую жизнь, хотя мог продлить её, если бы соблюдал рекомендации врачей и не дымил.

Иосиф Бродский: «На этих сигаретах я получил свой первый инфаркт».

Моника Патридж, ученица Иосифа Бродского: «Знаете, я никогда не видела его некурящим и в университете. И вот он сидел на лекциях, доставал одну сигарету за другой, вынимал из них фильтр и делал маленькую папироску, создавая вокруг себя огромное облако дыма, и, знаете, у него были такие пронзительные голубые глаза, которые светились сквозь это облако дыма, и это было невероятно. Студенты были шокированы, что он так просто курил на уроке, но ему было без разницы. Он делал то, что хотел. И другим позволял курить».

На могилу Бродского не принято приходить просто с цветами. Обычно сюда несут письма, стихи, бутылку с каким-нибудь крепким алкоголем, например, виски, и, конечно же, его любимые сигареты с верблюдом на пачке. Сегодня надпись на них предупреждает: «Курение вызывает сердечные приступы». Он, конечно, обратил бы на эти строчки своё высокое внимание, но, скорее всего, только для того, чтобы зарифмовать. В одном из своих интервью Бродский сидит на фоне надписи Limited Edition. Таким он и был: штучным.