Наталия Крайнева, ведущий научный сотрудник Российской национальной библиотеки: «Она начинает вписывать сюда новые стихи разные, какие-то переписывает заново, вспоминает, какие-то правит».

На обложке ее рукой выведено: Нечет. Этот сборник Ахматова подготовила в 1946-м, но он так никогда и не увидел свет. Этот экземпляр – единственный в  стране. Долгие годы он служил ей рабочей тетрадью. За причудливой вязью слов – механика поэтического процесса. Который дал сбой в августе 1946-го.

Наталия Крайнева, ведущий научный сотрудник Российской национальной библиотеки: «Дорогою ценой и нежданной поняла я, что помнишь и ждешь. А быть может, и место найдешь ты могилы моей безымянной». Август 46-го, то есть явно после постановления к кому она обращается на «ты»? Думаю это конечно Николай Гумилев, вот его смерть, она откликнулась постановлением».

Но начинался первый послевоенный год для Ахматовой совсем иначе. Ее начали печатать, к выходу готовятся сразу 2 сборника, уже есть даже гранки будущих книг. В апреле она выступает в Москве в Колонном зале дома Союзов – это главная площадка страны. Зал стоя приветствует Ахматову. Из трех десятков публичных выступлений Ахматовой, 12-ть приходится на первую половину 46-го. Настоящий триумф, который, возможно, и стал одной из причин репрессий.

Нина Попова, директор музея Анны Ахматовой в Фонтанном доме: «Зал встал и аплодировал.  И говорят, это все устные реплики, что сидевший в ложе Сталин спросил или узнал потом об этом: кто организовал вставание? Ему казалось, что этого просто не может быть, но здесь зацепилось».

Возможно, это просто миф, которых много вокруг судьбы Ахматовой. Но вот исторический факт: в том же апреле 46-го Политбюро рассматривает вопрос о работе управления пропаганды ЦК. На заседании Сталин называет худшим литературным журналом московский «Новый мир», на втором месте ленинградская «Звезда». Это название уже прозвучало, но, похоже, имена будущих жертв еще не определены. В конце концов, дело, видимо, было не в конкретных фамилиях

Леонид Млечин, журналист, писатель: «Это была образцовая казнь, а сама по себе сама по себе она была частью того идеологического процесса, который начался после войны. Когда Сталин увидел,  что миллионы людей побывали в мире, увидели мир. Вообще победители вернулись другими людьми, они жаждали более свободной духовной жизнью. И Сталину это очень не понравилось».

Та же Ахматова еще в 1944-м году во время эвакуации в Ташкенте не раз повторяет в частных разговорах « Нас ждут необыкновенные дни, вот увидите, будем писать то, что считаем необходимым».  Теперь все будет иначе: такие разговоры идут повсюду от пивных до офицерских общежитий. Параллельно в Политбюро не прекращается борьба двух группировок: выходцев из Ленинграда Жданова и Кузнецова и москвичей Маленкова  - Берии. В 1946-м Сталин выбрал вторую сторону.

Нина Попова, директор музея Анны Ахматовой в Фонтанном доме: «Жданов должен был отдать своих, но он отдал только одного секретаря Горкома, Капустина, остальных он пока прикрывал до 1949 года, и тогда повернул стрелки на ленинградских писателей».

Ленинград действительно выделялся на фоне страны. В городе, пережившем блокаду, многие отучились бояться. Характерная деталь: еще в 44-м руководство города Ленина добилось возращения Невскому проспекту и Дворцовой площади исторических названий. Почти идеологическая диверсия. Плюс к этому, после войны в стране начался массовый голод. Зерна катастрофически не хватало, в 46-м продовольственного пайка лишилось фактически все сельское население – больше 100 миллионов человек. К 1947-му официальный диагноз «дистрофия» получили 1,5 миллиона человек. Голод плюс  иллюзия  свободы: по-настоящему гремучее сочетание. Напомнить гражданам о руководящей и направляющей роли партии помогли чеканные формулировки постановления оргбюро ЦК от 14 августа 46-го года.

Постановление оргбюро ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 года: «Ахматова  является  типичной  представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии.  Ее стихотворения, пропитанные  духом пессимизма и упадочничества  … наносят вред  делу  воспитания  нашей  молодежи и не могут быть терпимы в советской литературе».

Вторым в списке антисоветских литераторов значился Михаил Зощенко. И если Анна Ахматова была популярна, прежде всего, среди интеллигенции, в случае с Зощенко били, что называется, по площадям. С середины 20-х годов он один из самых популярных в СССР писателей. Его рассказы читают десятки  миллионов, но в 1946-м  фактически всей стране напомнили: незаменимых у нас нет.

Вера Зощенко, правнучка Михаила Зощенко: «Вот из этого шкафчика я таскала спички и спала на этом диване. Видите, есть своя прелесть, чтобы быть чей-то правнучкой».

Правнучка классика советской сатиры, конечно, не застала Михаила Михайловича. Но помнит многое из семейных преданий. Как после августа 46-го он штопал, вырезал на продажу стельки для обуви и годами перебивался редкими переводами. Но хуже нищеты, конечно, было унижение. Мясорубка советской действительности оказалась для Зощенко страшнее окопов первой мировой.

Вера Зощенко, правнучка Михаила Зощенко: «Тот же Чуковский и Утесов, которые ему первые присылали свои фотографии, тогда было принято обмениваться фотографиями, когда знакомились. как мы сейчас на Facebook с подписями, они первые ему написали письма: Миша у нас семьи, верни фотографии, сожги мою или верни».

Откровенная – на грани площадной брани – грубость в официальных документах по делу журнала «Звезда» и «Ленинград», конечно, была хорошо продумана. Известно, что Сталин одобрил и текст постановления оргбюро ЦК и содержание знаменитой речи Андрея Жданова. Ее потом специально напечатали в «Правде». «Поэзия взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и молельней», « не то монахиня, не то блудница» - вошедшие в историю характеристики быстро вылечили писательскую общественность от мыслей о возможной творческой свободе. Фактически весь сентябрь 1946 года Анна Ахматова провела здесь в комнате знаменитого дома на Фонтанке. На улицу почти не выходила, ей нездоровилось, да и видеть, как вчерашние знакомые при случайной встрече стыдливо отводят взгляд было слишком больно, но несколько раз в день Ахматова вынужденно появлялась на публике. Она должны была подходить к этому окну, чтобы чекисты, которые дежурили внизу на скамейки могли убедиться: ошельмованная поэтесса жива и еще не покинула Советский Союз. В те, самые страшные дни, от Ахматовой не отвернулись всего несколько человек: Фаина Раневская, Надежда Мандельштам, Ольга Берггольц. Но, конечно, абсолютное большинство инженеров человеческих душ единодушно осудило бывших коллег.

Никита Елисеев, литературовед, публицист: «Вырвалась такая завистливая страшная бездарь, которая не могла жить без доносов как Григорий Мирошниченко, который умудрился еще в 70-е продолжать писать доносы».  

В 1946-м Григорий Мирошниченко один из руководителей ленинградского отделения Союза Писателей. 16-го августа, через 2 дня после публикации постановления ЦК, он один из тех, кто выступает с пламенной речью, осуждающей Зощенко и Ахматову.

Выступление Г. Мирошниченко на общегородском собрании писателей, работников литературы и издательств. 16 августа 1946г: «Государственные интересы и интересы народа и его партии литераторы оставили в забвении и на первый план выдвинули интересы личные, приятельские, мелкие, групповые, а следовательно, и не партийные. Это и привело к тому, что на страницах наших журналов появились рассказы ничтожных пошляков, которые задумали обижать народ, отравлять народ мелкобуржуазной клеветой и невыносимой пошлостью».

Автор знаменитой «Юнармии» - один из самых страшных представителей той эпохи. Гораздо позже, историки установят: на основании его доносов посадили не меньше 40-ка человек. Впрочем,  он был отнюдь не одинок.

Яков Гордин, писатель, историк: «В советское время проблема совести и раскаянья у определенной категории писателей не пользовались интересом. Рядом могли сидеть  люди, которые сидели и тут же те которых их сажали, и это было нормально».  

За делом Зощенко и Ахматовой последовали разгром Пушкинского дома и Ленинградского университета. По сути была уничтожена ведущая филологическая школа страны. Пропп, Жирмунский,  Эйхенбаум и Томашевский – десятки ученых  стали жертвой кампании по борьбе с космополитизмом. Механика этих показательных процессов над интеллигенцией была во многом отработана именно осенью 1946-го. И потом, десятилетиями определяла официальную культурную повестку дня. Знаменитое дело Иосифа Бродского развивалось во многом по схожему сценарию.

Яков Гордин, писатель, историк: «Эта чугунная плита, которая их придавила она никуда не делась и в сознании все это существовало, конечно, это не ушло. Фактически все советское время».

Из наиболее отличившихся в травле Ахматовой дольше всего на руководящих должностях в Союзе писателей продержался  как раз Григорий Мирошниченко. Но в 1964-м он был исключен из партии. Пламенному большевику вменили в вину стяжательство: сдачу части писательской дачи в аренду, моральное разложение и главное: десятки доносов, написанных в эпоху большего террора. Это случилось еще при жизни Анны Ахматовой.