Евгения Удальцова

Фото: Муханов Дмитрий Владимирович

Родилась в г. Пушкин. Стихи сочиняла с раннего детства. Вернее, это были не стихи, а «чукчины песни»: придумывала на ходу, пропевала и забывала.

Никогда не относилась к этому занятию серьёзно. Даже не подозревала, что стихи способны закрывать экзестенциальные вопросы.

Искала свой путь в разных сферах: инженерия, логистика, строительство, мультипликация, дизайн. А душевное равновесие обрела, благодаря стихам.

Впервые вышла на сцену в 2016 году. Обрела свою стаю и необыкновенных, светлых друзей. 

Поэты – очень интересные. Но они – как искры. Не стоит думать, что о поэте можно что-то понять по его творчеству. Сегодня такое стихотворение, завтра – эдакое. Важнее – какой он человек, легко ли с ним, любит ли он жизнь.

Сейчас я иду по тропе поэта и знаю, что обрела себя. В прошлом году мама, послушав мои стихи сказала: Женя, да ты настоящий поэт! Это и есть успех.

Портфолио: Резидент движения «Поэзия – Экология Души». Соавтор перформансов «Берегиня», «Сила Трёх».

Книги: сборник «Маяк», сборник «Связь времён», работаю над авторской книгой.

Клёны

Между бабушками чужими
На самокате – вжиу-у-у!
Вот они вскинули палки, бросили вслед – нахалка!
Когда мы были маленькими, тихонько сидели в спаленках,
Играли в молчанку с игрушками.

Да вы родились старушками!
Кто объяснит, как из мальчика, как из девочки
Выросли эти бабушки, эти дедушки?

Мчусь на самокате ещё быстрее.
Я никогда на свете не постарею.

Кончилось лето. Я выше на три сантиметра.
Деревья кидаются листьями разноцветными.
Качу из ларька, разбогатев конфетой.

И вдруг – эти клёны!
Огромные жёлтые клёны!
Под каждым гуляют бабушки изумлённые.
Качают ветви, из листьев плетут букеты,
И тут, и там – кленовые фотосеты.
Они (без вранья) как будто бы чуть летают.
(Я тоже взлетаю, когда увлекусь мечтами).

Которая осень у них? Наверное, сотая.
Вот если бы мёд был жизнью, то бабушки – сотами.
Такими хрупкими. Такими недолговечными.
Но их изнутри бы кленовый салют подсвечивал.
И это свеченье меня почему-то греет.

Ну ладно.
Я тоже когда-нибудь постарею.

Собака

Однажды к нам придёт собака,
станет нашей.
Она обнюхает порог и грустно ляжет.
И это будет не смешной щенок-зевака:
Придёт, пожившая с лихвой, ТВОЯ собака.

Собака смотрит, будто вы давно знакомы.
А ты выходишь из квартиры, как из комы,
И не решаешься впустить, вконец опешив,
То клетка, то простор в груди: то страх, то нежность.

Тебя весной покинул пёс. Тот самый, первый.
Но ты хранишь его игрушкам пёсью верность.
Ты думаешь, что он с тобой живёт, невидим,
И что с другим, похожим псом, ВОТ ТАК не выйдет.

Бредёшь в лесу, с огромным с ним, дорогой пыльной.
Он стал иным - ты видел сам в собачьих фильмах.
Так хочется его обнять.
Ты жаждешь знака.
Ну вот же знак:
К тебе опять
Пришла собака.

Маленький принц

Над городом старым, на белой огромной птице,
Мальчик в короне, как там тебе летится?

В нашем краю, где дети не верят в сказки,
Мы с молоком впитали: летать опасно.

Мальчик – красавец, когда мы тебя увидим,
Всё побросаем из тёмных холупок выйдем,

И побежим за тобой, запрокинув лица.
Мальчик на птице, мальчик на сильной птице.

Так мы узнаем: есть смельчаки на свете.
Нам не взлететь, но вдруг полетают дети?

Пусть наши дети теперь с молоком впитают:
Люди хотят летать.
И они летают.

Трамвай

Мне непонятно устройство трамваев.
И с жизнью – такая же ерунда.
Под трамваями стелются рельсы,
Над троллейбусами – провода.
Я могла бы родиться трамваем.
Но влюбись я в троллейбус…
Мы б друг друга не понимали…

Ну, допустим, что я – трамвай. Я ночую в трамвайном парке.
Мой механик напился и дверь не закрыл по запарке.
У меня внутри свернулся бездомный пёс.
Мне почти тридцать шесть, а по меркам трамвая –
Это старость. И если я правильно понимаю,
То сегодня мой самый последний чёс.

Мой водитель придёт до рассвета. Он мой, это видно сразу.
Он не то чтобы правит мной: он и есть мой разум.
Это он выбирает скорость и поворот.
У него есть жена, ей впору бы быть моделью,
Но она строит лестницы, вооружившись дрелью,
Обожает столярку и вся от любви цветёт.

Я люблю своего кондуктора. Кондуктор – моя ровесница:
Валидатор, ядрён-жилет, под носом курлычет песенка.
Она вся как улыбка. Ну, или моя душа…
У кондуктора есть накопленья – билеты счастливые.
Отрывает, кладёт их в карман: озорная, игривая.
(Во внутренний правый, так как она – левша).

И вот едет во мне с работ гражданин свежевыжатый,
Мой кондуктор его примечает, подсаживается ближе и
Вдруг вручает ему счастливый билет. Та-да-а-ам!
Гражданин удивлён и смущён, и платил подорожником,
Восклицает, что так не бывает, так невозможно, мол..
А кондуктор поёт: Вы-счастливчик! Назло врагам!

Я звеню трелью радости. Я разглядываю остановки.
Мой водитель отштампует сегодняшнюю путёвку
И меня оставит в парке. Потом – в утиль…
Говорят, что есть жизнь после жизни… Я был бы гордым,
Если б в следующей мне выпало стать скейтбордом.
Мы с водителем бы мчали куда хотим…

Мне нисколько не жаль, что маршрут мой был неизменен.
Я на нём испытал столько внутренних обновлений,
Что, наверное, глупо бы было жалеть о чём…
Ваши судьбы мчались, я их качал и ахал,
Вы, конечно, братцы, лихо давали маху!
Мы, трамваи, столько историй в себе везём!

Я в последнем пути по наезженной траектории.
Гражданин кондуктору рассказывает истории.
За одну судьбу я прожил миллионы жизней…
У тебя ведь тоже есть
удивительная история?

Расскажи мне…

Лёшка

Он быстро родился, выпустил мамкин подол,
Скоро заговорил, скоро пошёл,
Ловил на лету стрижей, хватал на бегу ремёсла.
Мать говорила: с Лёшкой мне очень просто.
Лёшка хотел успеть. Лёшка спешил расти.
Лёшка дожил до двадцати.

В сорок четвёртом вручили матери похоронку.
Она замерла: нет моего ребёнка.
Время бежало, за Лёшкой отправив мать,
за матерью – память. Некому вспоминать.
Что после себя Лёшка успел оставить?
Звезду на торце избы в чёрной оправе.
Мало ли Лёшек стало такой звездой?

Война настигла у Белого моря, у Чёрного-забрала,
Два ордена наколола – и за руку увела,
И в море Своём купала, и воду лила неживую,
Неистово смерть плясала, рвалась на передовую.
Лёшка стрелял и бился, вынул своих из плена,
Забрал языка, крови пролил по-колено,
Вывел отряд, но всё же, в бою неравном,
Пал смертью храбрых.

Плакали крепкие мужики: Лёшка, покойся с миром.
Красной землёй укрыли юного командира.
Жалко парнишку, жалко.
Дожил до двадцати.
Было куда расти.

Что делали в двадцать мы? А ну-ка, повспоминаем.
Расскажем Лёшке, что было в двадцать с нами?
Расскажем Лёшке? Да лучше уж промолчим.
За что ты, Лёшка, смертью такой почил?
Зачем не пожил? Зачем ты себя не спас?
Неужто погиб за нас?

Нам говорят: они воевали зря.
Но дети смеются, но в окнах огни горят,
Где смерть танцевала на каждом клочке земли, –
Выросли травы, ландыши расцвели.

Как будто сквозь горе, сквозь боль и мрак,
Нам Лёшка кричал: держи!
И ни за что-то, за просто так,
Вложил в наши руки жизнь.
Как будто злу отводил глаза, к себе приковав беду.
И этот подарок никак нельзя потратить на ерунду.
Такая жертва. Нам некогда судьбу проглядеть, как сон.
Нам нужно разумно потратить дар, который внутри несём.

Нам нужно вышколить, приручить могучую нашу силу.
И так пожить, от души пожить.
Чтоб Лёшка сказал: спасибо.

Смотритель маяка

Легко ли быть Смотрителем Маяка?
Пустынен плёс. Судоходность невелика.
Маяк один, смотритель ему – один.
И скалы, скалы скалятся из глубин.

Он пальцами вяжет мне из снежинок шаль,
Кладет ее в сундучок, застывает вдаль…
Храня кружева от ветра и от огня,
Он ждет меня.. Как будто бы не меня…

Маяк поёт, когда маяки молчат:
Сюда не чаль, печалится мой причал,
Скала сильна, отроги ее остры,
Таит волна броню молодой горы.

Смотритель спит. Смотрителю снится снег.
Следы зверей, застывшие тайны рек…
Никто не здесь. Никто никогда сюда…

Мы тоже спим в заснеженных городах…

Вот мы идем, а после… Плывём во сне…
Маяк поёт в тебе, как поёт во мне…
Танцует свет на пальцах и на воде…
Но как попасть в твое никогда, нигде?

Но… Если мы проснемся и захотим…
Мы полетим.

Земля

Смотрю на тебя из цветка, из дерева, из огня.
Сын человеческий, видишь ли ты меня?
Мои звери сжались, стали твёрже самих камней,
Мои звери боятся тебя, как и ты зверей.

Ты забрал мою чёрную кровь и была за неё война,
А теперь никому, никому она не нужна.
Но она течёт. Течёт – не остановить.
Сколько крови своих детей ты готов за неё пролить?

Ты проник в плодотворные воды и отравил.
Ты ловил моих рыб морских, моих птиц ловил.
Ты болел, но ел, невзирая на зуд и сыпь.
Человеческий сын никогда не бывает сыт.

Но отныне я встану с тобой один на один.
Глупый ребёнок, ты думал – ты господин?
Приходи в мой лес и возьми с собой только нож.
Сколько ночей, как думаешь, проживёшь?

Забирай мою кровь, заправляй ей свою ракету,
И лети, лети, на другую лети планету.
Но иссякнет кровь, а за нею – тепло и свет,
Ты поймёшь, другой планеты... Планеты нет.

Поживя без цветка, без дерева, без огня,
Сын человеческий, вспомнишь ли ты меня?